Уже на подходах к поселению усталого путника встречали уютные признаки обитаемой местности, бальзамом ложившиеся на уставшую от долгого перехода душу. Крыши домов с выведенными наружу трубами, из которых валил дым, обещавший присутствие огня, а значит и горячей еды; шум постоялого двора, где можно было отыскать себе не только и не столько компанию, сколько чистую постель; стены домов, способные защитить по меньшей мере от ветра. Деревни Даригааза не были спокойным местом, но всё лучше, чем чистое поле.
Однако при более близком рассмотрении в ум путешественника вкрадывалось некоторое сомнение. Дым из труб валил, конечно, но с окраины посёлка поднимался густой и вонючий столб куда более широкий, чем могла извергнуть любая труба. Раздираемый ветром на клочки, он стелился поверх крыш. Да и шум был куда громче, чем мог произвести всякий постоялый двор.
По крайней мере, стены большей частью были на месте.
Добро пожаловать в деревню, где держат на цепи дракона и сами уже не знают, куда его девать.
Дракон дымил. Дракон ревел по ночам так, что дрожали стёкла близлежащих домов. Дракон изловчился и схарчил кузнеца, когда тот пристегнул четвёртую цепь к удерживающему его ошейнику. Наконец, дракон совершенно не желал договариваться и участвовать в защите поселения от подземных идолищ.
За неделю, проведённую в плену, Харон несколько потускнел и похудел, потому что кормили здесь кое-как. Почти не спал, пытаясь расшатать свои путы (тоже без видимого результата, верно не без причины селяне были столь огорошены утратой кузнеца). Теперь же он попросту лежал, положив голову на вытянутые лапы и вроде как дремал, прикрыв глаза. Но Андахарон не спал, он размышлял и планировал побег. А также тотальное сожжение деревни сразу после того, как освободится. Потому что дракона обижать не моги, он и ответить может.
А ещё дракон небезосновательно считал, что его таки постараются убить, потому что содержать такую прожорливую тушку не вполне рентабельно и, что говорить, опасно. Так что, с виду спящий, Харон был настороже и из-под морщинистого века то и дело поблёскивал золотистый глаз, а кончик хвоста перекатывался справа налево, образовав в утоптанной земле уже небольшое углубление.

Харон продолжал лежать, почти безостановочно дымя зловонным дымом, курившимся теперь из ноздрей двумя небольшими струйками, и время от времени раскрывал крыло, потягиваясь, то одно, то другое. Ему, привыкшему к движению, нахождение на цепи представлялось мучительным, и кровь застаивалась во всех членах.
Но вот что-то начало происходить.
За прошедшую неделю Андахарон был вынужден прислушиваться к лепету двуногих вокруг себя, и невольно освоил их речь на уровне чуть лучшем, чем тот, с которым угодил сюда. Это было полезно - надо же понимать, о чём они бормочут, глядя на него.
Этот предлагал пообедать. Ну, вроде бы не всерьёз.
Красный дракон приоткрыл один глаз, сфокусировавшись на вновь прибывшем двуногом и фыркнул. Новая порция дыма изошла не только из ноздрей, но и из пасти. Второй двуногий был ему знаком, и Харон еле заметно приподнял верхнюю губу, показывая клыки, когда увидел его.
Но раз уж им приспичило пообщаться, то Харон пожалуй даст им то, что хочет. Пасть дракона была плохо приспособлена для произношения всяческих звуков, только и стараться он особенно не стал. Обмахнув передние зубы языком, Андахарон открыл второй глаз и произнёс.
- ...
То, что он молвил, было едва слышно и уж совсем неразборчиво. Но в сказанном прослеживались звуки горного наречия. Яркие жёлтые глаза были устремлены на того двуногого, что был потолще.
- ..., - сказал Андахарон и втянул носом дым, который сам же напустил минутой ранее.
Ничего не разобрать.
Откуда-то изнутри его горла поднимался непонятный рокот, будто камешки перекатывались. Кожистая складка, болтавшаяся на шее и пережатая металлической скобой, задрожала.

Урчание затихло, а зрачки, и без того маленькие, сузились в пару едва различимых точек. Харону много не надо было, чтобы почувствовать себя в край оскорблённым. И кем - этим мягкотелым моллюском, каковой даже на бабу залезть не способен, не то что на дракона.
В общем, обиделся Андахарон.
Вот он только что лежал горой красной чешуи, а вот он уже на всех четырёх лапах. Хвост лупит по земле, выбивая из неё пыль. Металл натянувшихся до предела цепей запел, с трудом, но выдерживая вес рвущегося дракона, чьи клыки защёлкали перед толстяком. Дотянется или нет, дракон этого не знал, однако прилагал к тому все усилия даже ценой содранной чешуи на шее. Когти взрывали утоптанную площадку, выбрасывая комья земли и оставляя глубокие борозды. В довершение всего Харон разразился оглушительным рёвом, в результате которого в толстого полетели комья слюны вперемешку с дымом.
Дотянуться не дотянулся, хотя звенья продолжали жалобно стонать до тех пор, пока Харон не был вынужден ослабить натяжение. Злобно косясь, он прошёлся слева направо, насколько позволяла длина цепей, но ложиться вновь не стал.
Кто был второй двуногий? Это ещё предстояло разъяснить, потому что он за всю прошедшую неделю был единственным, кто не пытался продемонстрировать своё превосходство над драконом (каковое в действительности отсутствовало, ибо он - венец творения, пусть и в оковах), и не таращился в упор. Такой взгляд для него - признак агрессии, и от мягких двуногих Андахарон подобного отношения теперь не собирался. Короче, что ему надо?
По чести, дракон подозревал людей (а людьми для него были все, кто перемещались на двух ногах и были лишены чешуйчатого покрова) в редком слабоумии. Оставалось загадкой, как они до сих пор умудрялись выжить. И первый двуногий сейчас проявил чудеса сообразительности, догадавшись не провоцировать Харона. В отличие от его толстого и ныне оплёванного собрата. На которого ящер вновь уставился. В упор.
- Червь, - фыркнул Андахарон. На сей раз весьма разборчиво.

Очень предсказуемо. Харон, пусть и несколько потерявший в весе, всё же оказался достаточно угрожающим, чтобы докучливые двуногие убрались с глаз долой. Глухо заворчав, дракон потоптался на месте, звеня цепями, после чего улёгся в ставшую привычной позу калачиком. Даже земля под ним медленно, но верно принимала форму с углублением в виде драконьей тушки.
Когда день перевалил за вторую половину, Харону подвезли половину бычьей туши, далеко не лучшую половину её. Подпихнули багром, не рискуя подходить ближе. Но делать нечего - дракону приходилось довольствоваться этим.
- Пленников ему скармливать. Или преступников. Ишь, жируют на дармовых харчах, - возмущался кто-то. Для дракона все  они были на одно лицо. И, без прежнего аппетита вгрызаясь в мясо, он подумал: сами своих пленников жрите. Только бы сбросить эти цепи...
Остаток дня прошёл без значимых событий. Дракон перестал вызывать интерес - он был лишь бездонной дырой, в которой исчезали припасы. Редко кто-то проходил мимо, держась по краю вытоптанного круга; тогда Андахарон поднимал голову и провожал двуногого тяжёлым взглядом и, изредка, сдавленным рыком. Пусть не думают, что он смирился со своим положением.
Уже совсем стемнело, когда задремавший было Харон оказался разбужен поскрипывающим колесом тележки и звуком приближащихся шагов. Ноздри уловили уже знакомый запах, смешанный с запахом вяленого мяса. Пасть Харона незамедлительно наполнилась слюной и он повернул голову в сторону запаха и звука.
Давешний двуногий вернулся без своего жирненького приятеля и теперь, хм, ел. Прямо перед драконом. Что Андахарон посчитал демонстративной попыткой унижения - известно, что первый кусок всегда достаётся сильнейшему, что останется - идёт детёнышам или слабакам. Но ведь не за этим же он пришёл сюда, этот человек. Мотнув головой, Харон сглотнул и облизнулся.
- Что надо? - прогудел он.
Потому что ему что-то нужно, если он хоть немного понимал в двуногих. Только бы не чешуя. В городке обнаружилась пара кретинов, которые откуда-то взяли, будто перетёртая драконова чешуя лечит от всякого недуга, и теперь Харон время от времени замечал их где-то поодаль. Приблизиться вплотную и выдирать чешую наживо боялись, ждали, пока сама отпадёт одна-другая - так они и не отваливаются без причины.
Сопя, дракон исподлобья уставился на человека. Идею о том, что он недоедает сейчас по собственной же вине, Харон поддерживать не стал.