Как скульптор, вооруженный простым инструментом вытачивает из бесформенной глыбы восхитительное произведение искусства, не зная ни сна, ни отдыха, так и безумец трудился над своею работой. Восторженно, упоительно, отдавая ей себя всего, без остатка. Холодный блеск заточенного ланцета лихорадочно сиял в широко раскрытых глазах колдуна. Каждое движение некроманта было четким и выверенным. Словно художник, проводящий угольную линию по мертвой белизне бумаги, он вновь и вновь рассекал лезвием кожу, та расходилась от ослабшего натяжения, чуть обнажая ровный стан мышечных волокон. Умело рассекались сухожилия, вырезались бесполезные и непригодные органы, корректировались очертания плоти и костей. Тем временем, солнце вставало и заходило, однако, Мастер, кажется, вовсе не обращал внимания на досадно мельтешащий на небосклоне сияющий диск. Ему хватало и свечей, для продолжения своего труда. В работе Октавий использовал абсолютно все свои руки. И Кассия, как часть его собственного тела, действовала так же скрупулезно и безошибочно. Длинные когти ее работали быстро и четко. Ненужные же органы с изяществом и грацией, присущей манерной леди, отправлялись в чудовищную клыкастую пасть, после чего быстро проглатывались с характерным звуком.
Легкий прохладный ветер свободно гулял по хижине, касаясь своими незримыми пальцами седых волос и нашептывая бледному чернокнижнику новые извращенные сказки, полные неестественных образов, вырванных из самой мрачной и глубокой пучины оживших ночных кошмаров. Под тонкими узловатыми пальцами кукловода вновь сращивались переломанные кости, а затем кривились, точно рыдающая воском свеча. Рассеченные сухожилия тянулись друг к другу своими тонкими нитями, вновь сплетаясь в одно целое. Мышцы сокращались, двигались, обволакивали друг друга, повинуясь замысловатой форме, воскрешенной вечерней прохладой в голове мертвого творца. И вот, спустя более чем сутки кропотливого труда, работа была завершена. Некромант последний раз прошелся ладонью по стану чудовища, выпущенного на волю из его истлевшего разума. Омертвевшая холодная длань касалась мощного хребта, напоминающего остов василиска. Пальцы нежно гладили каждую из шести исполинских когтистых лап, достойных быстрого песчаного ящера. Дотрагивались до мощных, как ножи, зубов, до громадной главы, до длинного, тонкого и гибкого хвоста, снабженного лезвиеобразной костяной кромкой с обеих сторон. О, чудовище прошло проверку. И его создатель остался доволен.
Восстановленное лицо его скривилось в пугающей гримасе неподдельного удовольствия и восхищения. Руки натягивали незримые нити, брались за несуществующую крестовину. Губы дрогнули и раскрылись, как засыхающая рана на теле охладевшего мертвеца. Наконец, безумец вдохнул искаженное подобие жизни в подготовленное тело сильной твари, сотворенной как одно из наиболее совершенных орудий убийства. Так выглядело оружие чародея. И в пасти этого необычного инструмента, как в адском горниле могли переламываться и кости, и мечи. Чудовище несколько раз сильно вздрогнуло, захрипело, и, наконец, воспряло, повинуясь воле своего создателя. Исполинские когти непроизвольно и глубоко проникли в деревянные половицы. Челюсть раскрылась, демонстрируя оскал мифического монстра. Ядовитая слюна лихо блеснула в полумраке. Хвост извивался схваченной за голову змеей. Улыбаясь, чародей радостно вымолвил:
- Я, наконец, закончил.

«Железной иглою, поддев вашу душу, как каплю я внутрь втяну,
Сломаю костяк и покровы разрушу, чтоб вытащить личную тьму.
Я доктор не злой, я хирург не жестокий, но просто мой к вам интерес,
Ужасно конкретный, предельно высокий в игле сконцентрирован весь! 

Я тонким лезвием вопрос означу на листе щеки.
Моих зажимов цепкий пес не даст покинуть вам силки.
От любопытства моего не в силах скрыться даже я.
Но раздражает лишь одно, что нет ответов у меня».

Колдун умыл руки в глиняной посудине, полной холодной ключевой воды. Натянул черную перчатку на изувеченную костяную длань, взял со стола трость, соединяя ее с набалдашником, к которому крепился ланцет. Слегка качнув седой головой, некромант ловко исправил положение стеклянного глаза, досадно смещающегося в сторону. Скрестив за спиною лишнюю пару рук, он спрятал их от чужих любопытных глаз под полами черного плаща. Этот цвет нравился безумцу лишь оттого, что прекрасно впитывал в свою естественную тьму каждое кровавое пятно. Лицо бледного мастера замерло восковой посмертной маской. Тени фальшивых эмоций не скользили по нему. И сейчас, если бы не слова атаманши, колдун вновь впал бы в бесконечную пучину отравленных мыслей, уводящих глубоко в замшелые лабиринты безумия, связанного с пыльной вереницей событий давно минувших дней. Однако, новая союзница невольно спасла кукловода от очередного болезненного созерцания собственного искаженного подобия жизни.
- Да… - бросил он флегматично, - там еще остался материал, который не пригодился в работе, человеческое мясо, кости, шкура и хвост химеры. Не нужно это трогать. Обработано. Обеззаражено. Какое-то время разлагаться не будет. Если не хватать грязными липкими ручонками, - без всякого пренебрежения говорил колдун, следуя за атаманшей.
- Пригрели змею, - тихо бросил кто-то ему вслед.
- Змеи, уважаемый, не жалят, если их не тревожить. Запомните это простое правило, - столь же безразлично молвил седовласый. Стеклянное око лишь лихорадочно сверкнуло в полутьме. Улыбка не скривила тонких губ. Меж тем, некромант продолжил, обращаясь к разбойнице:
- План? По-моему все просто: проливаете кровь, моими руками, хватаете добычу, руками своих жадных сотоварищей, потом радуетесь, гогочите, как гуси, напиваетесь и тайно надеетесь, что буду довольствоваться новыми трупами и не передушу всех ночью. Ничего не упустил?..

Колдун поморщился. Лицо его скривилось. На бледной коже, как на мятом пергаменте проступили мимические морщины. Губы разомкнулись, демонстрируя хищный оскал ожесточенного маньяка. Пальцы крепко вцепились в набалдашник трости. Свободной искалеченной рукой некромант схватился за плечо атаманши, сжимая его в нечеловеческой хватке.
- Так это теперь гордо называется войной?! Сборище безмозглых пьяниц, вы и правда думаете, что нашли себе послушную шавку, готовую вечность работать в этой хибаре, только чтобы бросать к ногам грязного сброда хлеб и зрелища, покуда вы все тут не передохните?! Так процесс можно и ускорить. Впрочем… - чернокнижник замолчал. И молчание длилось достаточно долго, чтобы создать напряжение и дать время для дальнейших размышлений. Точно из могильной земли, медленно поднималась в сознании безумца идея, куда более любопытная, чем тот нехитрый замысел, что лелеяла разбойничья банда.
- Кто она? «Девица белобрысая»? За которую вы выкуп хотите взять, так ведь?.. Да-с… Мелко мыслите, господа хорошие. А то даже! Нечего терять… война… Конечно, нечего. Потому что у вас и нет-то ничего. Даже амбиций. Не говорю уже про знания, ресурсы, армию. Да я могу управиться со вдвое большим числом Сложных Игрушек, чем вся ваша «военная сила» - некромант сдержанно рассмеялся.
- И это только Сложных Игрушек, дорогие мои… Хотя даже одна из них стоит вчетверо большего количества оборванцев. Ну да ладно. Если я удобрю вашими телами почву сейчас, это значит, что я поверил в самый идиотский обман из тех, что только могут родиться в головах смертных. К тому же, мне придется бросить свою Работу, что ужасно огорчительно. Итак, расставим приоритеты. То, что сейчас с вами говорит – когда-то называлось Октавий, если это важно. Кто я? Или кто я теперь? Самый верный служитель того, что вы называете Смертью. Большего знать не обязательно. Теперь узнавать необходимое буду я. Итак, остановимся на личности белобрысой девицы. И на том, что вы хотели бы получить от досадного и уродливого явление, которое называете жизнью. Давайте-давайте, не стесняйтесь, меня интересуют самые, хм… невероятные цели. Как это говорится?.. То, о чем и мечтать не могли, верно? И не нужно дергаться, хотел бы убить, уже бы сделал это десять раз, а не бросался сейчас словами.

Некромант обреченно вздохнул. Глаза его последний раз блеснули, а затем потухли, как догоревшая свеча, захлебнувшаяся расплавленным воском. С каждой минутой он все более и более ясно понимал, насколько же это безрассудно и непрактично – иметь дело с живыми. Даже самую хитроумную комбинацию, самый безупречный сценарий они в любой момент способны сорвать, погнавшись за призрачной надеждой сделать свое, безусловно, жалкое существование хоть сколь-нибудь более удобным. Впрочем, именно неоправданный риск и безрассудство кормили безумца, как верные слуги, приносящие яства своему бездействующему господину. И все же, осудительно качнув головой, Октавий принял участие в разговоре, пусть даже совершенно в ином ключе, куда более спокойном, чем ранее:
- И вот, два мелких феодала начнут рвать друг другу глотки. Чудно. Вопрос лишь в том, отчего же одному из них обращаться к таким людям, как вы и… я? Наемники – возможно. Грабители и разбойники… Нет. Если вам даже и заплатят за содействие сейчас, дальше вы все будете или болтаться на деревьях, или пойдете на передовой. Таких людей не жаль бросать в горнило войны, они не собственная армия, не земледельцы, не верные вассалы. Так, червь, живущий в яблоке. В данном случае – в лесу. И это великое будущее? Я не говорю уже о помощи некроманта. Удобно? Да. Эффективно? Несомненно. А знаете, что еще более заманчиво для этих ваших «знатных домов»? Кричать, медленно подыхая на костре, за укрытие и пользование услугами отступника и еретика. Молва быстро идет, и инквизиция тут, рядышком, под боком. Чтобы хоть как-то спастись, ваши новые дружки и меня, и вас заодно быстро сдадут в руки наших общих друзей, «красных шапочек». Существует и другой выбор. Когда людям можно доверять, дорогие мои? Когда они мертвы. Мне нужна информация об этом человеке. Или о любом другом, кто обладал бы достаточной властью. Привычки. Манера речи. Поведение. Для начала будет достаточно. И вот, мертвец стоит у власти, владеет землей и отдает приказы. Мой мертвец. Полностью лояльный и подконтрольный. Для пущей убедительности, пусть он сляжет с хворью, все еще оставаясь якобы дееспособен. Отдавая распоряжения, включающие в себя и ведение войны. Никто и не заподозрит, что вашего боярина уже нет в живых. Тем временем, вы станете его приближенными. И мы все обоюдно получим то, чего хотим. Полагаю, для начала наша цель хотя бы пустит нас с собою за один стол? Там я все и сделаю. Никто не заметит, что наш феодал умер и воскрес во время трапезы. А это уже… Гарантии. Так, что скажете?.. – закончил некромант очередной свой долгий монолог. Октавий, порой, славился многословием. Лишь из любви озвучивать каждую мысль, что беспорядочно роилась в его сознании. Однако, это отнюдь не значит, что слова его были пусты или лишены смысла. Вот только, откровенно говоря, слушать их было крайне утомительно, особенно для тех, кто не привык к долгим великосветским беседам.

Отредактировано Октавий Эрго (2016-03-11 01:42:49)

«Смотри на меня, когда я говорю,
Я склонюсь к тебе и повторю,
Ты побежишь куда я укажу,
И скажешь то, что я тебе скажу.

Заплачешь, если я обижу,
Возненавидишь тех, кого я ненавижу,
Улыбнешься, если я улыбнусь,
А если убьешь меня, я тенью вернусь».

Сдержанно Октавий улыбнулся, поправляя паутину седых волос, обрамляющих бледное и безжизненное лицо. Во взгляде его читалась ровная металлическая симфония, как блик, взлетающий по острию заточенного клинка. Опустошенная грудная клеть в глубоком вдохе наполнилась свежей вечерней прохладой. Мысли о полчищах искусных и безвольных кадавров, безусловно, согревали изувеченную душу безумца.
- Вот это уже по мне. С мертвыми-то дело иметь будет приятнее. На них можно всецело положиться. А для пущей веры живых в мои милые игрушки, можно упростить задачу. Сестрица мне здесь толком не понадобится. Получить информацию, умертвить и создать ревенанта. Не менее послушен, зато сохраняет часть сознания и памяти, не теряет способностей, которыми обладал при жизни и куда более уверенно держится на публике. То, что нужно, да? А в качестве результата: золото, средства, армия и крайне ценная возможность работать в условиях, более походящих на лабораторные. Спустя время, война будет гулять по всему этому краю, а мои создания это… Залог победы. Когда же сюда заявится инквизиция, у меня будет достаточно карт в рукаве. Потому лишь, что я обязательно буду ждать компанию милых вооруженных святош, - безумная улыбка расплылась чернеющей кровавой раной на белом лице ожившего трупа. Несомненно, эта идея казалась ему куда более любопытной и жизнеспособной. С той же возвышенной легкостью он бросил и последние слова, которые другое существо едва ли могло бы произнести радостно и спокойно.
- Если вдруг что-то не получится, касаемо последней части, я приведу свои останки в порядок и отправлюсь в руки инквизиции. Они едва ли увезут меня далеко, по своему обыкновению, проведут необходимые пытки на месте, закончится все традиционной казнью. Напоследок, часть из вас я спасу от костра. И если до этого дойдет, объясню что делать дальше. Если попробуете меня предать на этом моменте, знайте одно: я вернусь не за ними, но за вами. В первую очередь. И это вас совсем не обрадует. Смекнули?

«Сто подлецов и двести трусов мой тревожат покой,
Но быть врагом, однако, надо уметь!
А ваши кости просто хрустнут под моею ногой,
Вам принеся вполне бесславную смерть».

Колдун вновь сочувствующе улыбнулся. Он и не ожидал ничего другого. Никогда. Ни от кого. На его веку минула уже восемьдесят третья зима, однако еще много лет назад он уже имел представление о том, что значит слово живых. И чего оно стоит. Верить? Абсурдно. Использовать? Нелогично. Однако, сейчас, именно сейчас в его плане были задействованы теплые руки существ с бьющимся сердцем, которых он искренне презирал от начала собственного становления, ровно с того момента, как острое лезвие четким росчерком прошлось по тонкому горлу доброй и любящей сестрицы. С тех пор, короли, бароны и грязные разбойники были равны в его глазах и руках. И ничто не могло пошатнуть этого убеждения. Однако, Октавий знал, что страх – лучший дрессировщик для этих хрупких существ. И не всегда речь шла о страхе смерти. О, нет…
- Этот-то? Да пытался в доверие втереться, как и все вы. Хотел, должно быть, чтобы в случае чего, я про него забыл. Друзья мои, я ничего не забываю. Вы пользуетесь моей помощью, если понадобится, я воспользуюсь вашей. Простой рецепт. Люди вашего ремесла, пожалуй, не так сильно подвержены страху смерти. Но не думаете же вы, будто я сама банальность? Спектакль всегда должен удивлять, иначе он бездарен. Я покажу, - в процессе разговора, некромант ловко снял с изувеченной длани черную кожаную перчатку. Обезображенная костяная рука защелкала и заскрежетала, как старый заклинивший механизм. Господин Бледный искренне и добродушно улыбнулся. Подхватывая падающую трость одной из лишних рук, чернокнижник совершил быстрое и резкое движение, касаясь указательными перстами лба каждого из своих собеседников. Боль была сравнима с ударом молнии, внезапным и сокрушительным. Пораженные нервные окончания распространили агонию по всему телу, глаза на мгновение затмила яркая вспышка, какую видят при сильном ударе в голову. Спектр абсолютно незабываемых ощущений заставил бы и бывалого громилу, покрытого боевыми шрамами, вскрикнуть, подобно испуганной светской барышне.
- Одним… пальцем… - с расстановкой и самодовольной ухмылкой молвил некромант, - в сущности, у вас имеется только два варианта, действовать вместе со мною, или удобрить почву. Ваши страдания наполнят воздух нечеловеческими воплями, вы будете в слезах молить меня подарить вам смерть. Но это, не идет ни в какое сравнение с тем, что случится после. Безвольные и неприкаянные, вы сохраните остатки былой личности до того счастливого момента, пока кто-нибудь милосердно не снесет ваши гниющие головы. А на то может уйти целая вечность. Видите ли, я… бессмертен.  Максимум, чего смогут добиться живые существа, это – разрушение моего текущего тела. Досадно. Неприятно. Однако, вовсе не фатально. Я смогу добыть себе новое сам. Но будет удобнее, если вы мне в этом поможете. Вот и весь фокус. Или я многого хочу? В любом случае, не заставляйте меня повторять речь о том, что случится, если вы этого не сделаете. Я ведь не пожалею ни времени, ни сил. И того и другого у меня в достатке. Подумайте трижды, прежде чем тревожить змею, чьим ядов вы охотно пользуетесь. Оба. Так что, мы договорились?..

Безумец смотрел на эту картину, точно завороженный. Застыв змеей, что в высокой траве любуется своей беспечной жертвой, он улыбался блаженно и смиренно. Люди всегда казались ему чем-то вроде зверей. Порою жестоких, кровожадных, опасных. Но всякая тварь поддается дрессуре. Страх – вот лучший хлыст, порождаемый вереницей страданий. В эту секунду боль сплеталась в сознании колдуна в причудливую музыкальную симфонию. Непроизвольные корчи виделись замысловатым великосветским танцем. Да, мучение тоже может быть красиво. И оно даже самую жестокую бестию превращает в зверя испуганного и покорного. А загнанные в угол чудовища охотно бросаются рвать глотки даже себе подобным. Но все же, не способны поднять руки на того, в чьих руках свистит кожаная плеть. Слишком страшно терпеть новые удары еще большей силы. Боль, ужас и смерть – вот основные рычаги, которыми должен овладеть всякий, кто желает примерить на себя роль пастыря. И конечно, невозможно без обещанной подачки. За золотую монету, покровительство, власть и достаток – они отдадут тебе все, чем владеют. Это торг. И даже не осмелятся перечить, не воспротивятся самому грубому воздействию, лишь бы получить подачку и избежать мучений. Люди не хотят счастья. Они даже не знают, что это такое. Желания их полностью сосредоточены лишь на том, чтобы уменьшить собственные страдания. А мысли создают в уме абсурдную парадигму о том, будто полное отсутствие какой-либо боли – это и есть искомое состояние полного блаженства. Очевидно, будто такое представление смешило колдуна. Его существование, как гротескная пародия на жизнь, было полностью лишено всякой боли или дискомфорта. И каждое слово, каждое действие являло собою лишь часть огромного театрального представления, симулирующего подобие человеческих отношений… Вот только ради чего?.. Нет, он не хотел становиться пастырем и вести за собою стадо. Ему не нужны были демонические ухмылки и речи о невыносимых муках для тех, кто посмеет ослушаться. Он не хотел золота. Не желал власти. Не видел разницы, между каторжной жизнью в разваливающейся хижине и роскошными дворцовыми покоями. Октавий был ученым. Бессмертным исследователем жизни и смерти. Творцом совершенных изделий и скульптором, чья безобразная ладонь до неузнаваемости могла изменить и то, и другое. И все же, сейчас он держал в руках хлыст, чьи щелчки сводили с ума паству. В этот момент он старательно играл роль пастуха, способного карать и миловать. А люди хотели получить долю счастья из его рук. Что же… Это будет еще один извращенный, но занятный эксперимент. Убийца, лекарь, воин, пастух, безумец, мудрец… Уличный кукольник филигранно сыграет любую роль. И быть может, во мгновеньях фальши он найдет маленькую толику удовлетворения. А пока… Пока он знал лишь одно: стоит плетки выпасть из его рук, как бывшие покорные слуги бросятся на него, чтобы перегрызть глотку. И потому, всегда нужно замахиваться так, будто одним ударом рассечешь плоть до кости. Тогда они не посмеют. И даже не важно, есть ли хлыст в поднятой твоей руке. Лишь бы боялись. Что ж, это будет необычный спектакль…
- Обязательно, - бросил напоследок колдун с интонацией фарфоровой куклы.

Бледный мастер никогда не замечал времени, ведь его было с избытком у всякого, кто обрел вечность. Как в жаркой печи, часы и минуты сгорали в процессе Работы, а в иные моменты пропадали в беспробудной пучине изорванных в клочья размышлений. Столь постоянных, нелогичных и судорожных, что бессмысленно было бы заострять на них особое внимание каждый раз. Безумие прекрасно решало задачу уничтожения дней и ночей, что оказались подарены беловолосому мертвецу. Он даже пропустил тот момент, когда солнце скрылось за горизонтом и воспрянуло вновь, озаряя холодную темень ярким желтоватым блеском, который живые именовали светом. Колдун не видел разницы между ночью и днем. Единственный глаз его, под действием колдовства, различал окружающие предметы с той же неизменной ясностью. Всегда. Вечно. О, вновь и вновь последнее слово хлестало искалеченный разум, заставляя его содрогаться от ужаса и восхищения. Но довольно о том. Настал момент проливать кровь, и некромант флегматично глядел на знакомую ему дорогу. Крики людей. Конский топот. Лязг оружия. Живые марионетки оказались безразличны к смерти и не побоялись рискнуть. Похвально. Музыка вновь зазвенела в сознании чернокнижника. И он решил, что настал момент внести в нее и свои ноты. Бледный чародей стоял, опираясь на трость и, продолжая любоваться батальной сценой, принялся дирижировать своему маленькому оркестру движениями руки в черной перчатке. Удар, крик, удар… Конь встал на дыбы. Удар… Раз, два, три. Пассаж. Переход. Рычание зверя. Чудовище делает несколько коротких прыжков. Вопль. Ужас на лицах. Зверь произвел впечатление даже на головорезов. Взмах исполинского хвоста. Тик-так. В один удар конь белой масти упал с перебитым позвоночником. Стражник оказался нанизан на эту извивающуюся пику. Вскрикнул. Обмяк. Несколько коротких мгновений. Другой принял ту же смерть. Кони напуганы. Люди бегут. Пасть чудища смыкается над ними, перекусывая пополам, сминая доспехи. Когти рвут, проникая глубоко в плоть. Кровь хлещет. Безумные мысли. Стенания. Агония. Раз, два, три. Музыка стихает. Маэстро, Смерть!

«Страх собакой гложет кости,
Лишь следы в пыли от трости,
Поделом тому, кто в гости
Приглашает его».

Он шел неспешно, согнувшись, как старый белый ворон, которому давно уже не взлететь. Взгляд единственного мертвого глаза был холоден и колок. Истощенная тонкая фигура всем своим видом напоминала аристократа-белоручку, привыкшего брать победу ценой жизни своих безропотных слуг. Однако, бледный мастер не видел разницы между своей изувеченной дланью и когтистыми лапами безупречного чудища. Всякая мертвая материя, разумеется, была его частью. Принадлежала его разуму и телу. Ведь неважно как выглядела длань, что сжималась на горле врага. Важно чьему больному сознанию она подчинялась. Кукла никогда не будет плясать без своего Кукольника. И беловолосый знал это даже слишком хорошо.
Пустым взглядом он осматривал поле кровавой сечи. Тень уродливой улыбки садиста мелькнула на лице некроманта, заставляя тонкие губы вновь раскрыться краями незаживающей раны. О, трупов было достаточно для того, чтобы вновь с ними работать. Однако, то было не единственное, что интересовало колдуна. Не единственное. И не главное.
Точно невзначай, он провел рукой по залитой чужой кровью морде своей мертвой химеры. Та покорно раскрыла пасть, демонстрируя своему создателю несколько переломанных о доспехи клыков. Исправить было не трудно.
- Принесите мне их тела. И коня. Коня не забудьте. Я с ним поработаю. И снимите тех, что мое творение нанизало на хвост. Не бойтесь уж так, в конце концов, оно - ваши бывшие соратники, не нужно их чураться! – звонко расхохотался безумец. С необходимым было покончено. Осталось другое. Чуть более любопытное. Неспешно подошел некромант к атаманше и знатной девице.
- День добрый, миледи, - фальшивая лучезарная улыбка, наигранная манерность, легкий поклон.
- Мое имя Октавий. Граф элассийский. Опережая ряд вопросов, да, некромант, да, чернокнижник. Надеюсь, это не сильно испортит первое впечатление. Мне хотелось бы с Вами говорить, вот и все. Конечно, обстоятельства к диалогу не совсем располагают, я понимаю. И, тем не менее, это абсолютно необходимо, Вы ведь понимаете?.. – обыкновенная заученная риторика, столь любимая представителями аристократии. Довольно неестественный, но все же, сейчас довольно эффективный способ войти в доверие к испуганной дворянке. В сторону разбойницы оказалось брошено лишь короткое и прагматичное:
- Раненые нам не нужны. Люди столь хрупки… Впрочем, я умею и врачевать. Если это нужно. Правда, будет больно. Даже очень.

Фальшь, как всегда безобразно-искусная. Давно забытые правила этикета. Гадкая улыбка. Чаша, полная отравы, была покорно принята из рук убийцы. Робкий и сдавленный глоток. Отсутствующий взгляд колдуна оказался направлен на ветхую деревянную стену. Впав в прострацию, некромант размеренно и четко отсчитывал секунды. Вслух. И музыка вновь звучала в его сознании…
- Раз, два, три, четыре… - нет больше ложных эмоций на лице, ведь дело сделано, играть теперь ни к чему.
- Простите, что Вы считаете?..
- Здесь не так уж удобно, правда? А люди – невежественны и грубы. Думаю, уже успели убедиться. Впрочем, не сказал бы, что я к этому не привык… Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…
- Но… Вы не ответили на вопрос.
- Да? Извиняюсь, забыл. Яд мантикоры. Я считаю Ваши последние мгновенья на этом свете. Двадцать семь, двадцать восемь, пожалуй…
- Что!? – лицо жертвы в последний раз исказила гримаса возмущения и испуга.
- Да, увы. Ваше присутствие в мире живых подходит к концу. Но Ваша роль еще не сыграна. Память и сознание какое-то время мне послужат. Нужно только не упустить момент, когда головной мозг начнет разрушаться, под действием процессов необратимых и… Иначе, получится не так хорошо. О, кстати! Вот уже и… Все. Прощайте, мадемуазель. И здравствуйте вновь! – теперь смех казался куда более искренним. Быстрое движение. Пальцы коснулись шеи. Пульс отсутствовал. Мышцы новоиспеченного трупа содрогнулись, как старая механика. Но жизнь в них уже угасла, искусно заменяясь на синтетическое подобие оной. Бутафорский вдох. Сильный удар сердца. Распахнутые глаза. Именно так человек перестает являться таковым, превращаясь в ревенанта, покорного слугу своего убийцы. Однако, подобный кадавр способен обращаться к собственной памяти, былым навыкам, грубым обломкам прежнего сознания. Удобная тварь, прекрасно подходящая для того, чтобы разыгрывать ею спектакли на публике.
После короткой проверки остаточной памяти и функций, чернокнижник вышел под руку со своим очередным созданием.
- Что ж, друзья мои, встречайте Вашу барышню. Она стала куда более послушной и разумной. Доверяйте ей так же, как доверяете мне, - такая ирония показалась безумцу забавной. Конечно, он знал, что ему здесь не верят. Зато боятся. Пока... что…

Давно уже чародей не сталкивался со смертными так близко. Не беря в расчет те случаи, когда в его руке сиял острый ланцет. И потому сейчас каждое слово,  каждое действие этих людей казалось ему чем-то необычным, странным, диковинным. Попытки сих хрупких существ выяснять отношения, выстраивать и разрушать шаткое доверие, действовать в поисках желаемой наживы виделось странной театральной игрой. Или, может быть, так выглядело настоящее? В любом случае, Октавий умел в человека только играть. Временами, даже неплохо. Вот только смерть иссушает в тебе всякое людское чувство. Заменяя желания на манию.  Безумную, страшную, всепоглощающую. Для бледного колдуна этой манией являлась Работа, целью которой он ставил сохранение прекрасного. И не нашлось в мире ничего, что могло бы пробудить в нем иной интерес. Смотря на то, что кажется необычным и привлекательным, некромант невольно тянул руку к ланцету. Ибо так диктовал ему холодный, но воспаленный разум. Убей, чтобы другие не обезобразили, не осквернили и не уничтожили. Убей, чтобы сохранить. Наткни на булавку очередную бабочку…
- Мои куклы, безусловно, готовы. Значит, собирать мне нечего. Иное мое имущество все еще ходит среди живых. О, кстати… Чуть не забыл. Лучше бы вам всем репетировать перед нашим спектаклем. А железки блестящие потом делить будете, а то куда же вы без них-то! – сдавленный хриплый смешок.
- Ах да, и еще. Несколько минут, я подготовлю себе коня. Мертвые лошади куда более выносливы и быстры.

Скромная идея воплощалась в жизнь с вечной непогрешимой верностью самого искусного хронометра. В какой-то момент колдуну даже казалось, что он обрел подобие душевного равновесия, ибо имел возможность безнаказанно творить, не оглядываясь на мнение необразованной челяди, столь высоко вдруг оценившей жизнь своего собрата. Ведь не мешало же чувство гуманизма эти людям насаживать друг друга на вилы, бросать все силы на кровную вражду, или же просто на истовое утоление жажды чужих страданий. Однако, стоило хоть кому-то пойти на убийство не ради наживы, не ради болезненных фантазий, но с целью создавать и созидать искусство… Да, тогда мотивы оказывались вдруг не поняты, а следовательно признаны кощунственными и чудовищными. Разве что… если деятельность такого рода не  оказывала бы очевидную пользу для тех, кто шел сейчас той же дорогой, правда, совершенно к иной цели.. Так и выглядел альянс атаманши и чернокнижника. И если браться рассуждать с чуть более беспристрастной точки зрения, от которой отталкиваются пыльные научные трактаты, данное родство можно называть симбиозом. Равным обменом функциями, и лишь потому и существующим. И все же, как далека не будет проложена сея дорога, с каждым шагом она будет даваться все тяжелее и тяжелее. И здесь главное – не сбить так. Но отложим покамест размышления. Пусть даже мысленные, эфемерные, они мешают сосредоточиться на главном.
Шум людских поселений. Почти что немая, траурная процессия. Безымянный актер. Кукла Кассия. Бывшая банда головорезов. Вспыльчивая атаманша. Игрушка, открывающая спектакль. Кажется, весь реквизит имелся в наличии. Итак, дорогая публика! Это будет сатирическая драма, повествующая нам о том, что не всегда стоит верить своим глазам, и принимать за чистую монету все, что видишь. Ну и, конечно же, как я мог забыть!? Сейчас вам расскажут историю, которая послужит живым доказательством того, что находясь на грани отчаянья, люди, в большинстве своем, конечно, готовы принять хлеб даже из мертвенно-бледных ладоней безумного колдуна.

Поместье Докулиных. С первого взгляда, коренастое, прочное, но абсолютно лишенное каких-либо тонких изысков. Цвета преобладают древесные. Редко здесь случается увидеть нечто, выбивающееся из общей гаммы, как то старинные наличники, причудливо разукрашенные в яркие растительные цвета. Октавий даже не пытался скрыть, что все это место, созданное будто под тяжкую и мощную руку великана, кажется ему несуразным, чрезмерно пошлым, как старая портовая шлюха, раскрасившая лицо свекольными румянами. И тем не менее, некромант знал, что нужно играть. Когда следует петь. И когда действовать.

Продолжалась тем временем светская беседа, о начале которой не было сказано пока ни слова. Да, гостей, конечно, пригласили за стол. Благодарность за «спасение» Софьи, чей нездоровый вид, рассмотренный в деталях лишь самым пытливым умами, был совершенно ясно вызван "бурными переживаниями недавнего прошлого". Ах, еще бы, это ведь настолько жутко – пережить нападение банды бесчестных головорезов! Слушая чужие бурные высказывания по этому поводу, Октавий едва ли не с трудом пытался скрыть для себя улыбку. И кукла с испуганным лицом вторила фальшивым эмоциям, что вынуждали продолжать этот фарс. Зритель смотрел, и это главное. Сейчас – да. Однако, тем временем, некромант пристально наблюдал за кружащейся тенью, отбрасываемой от верткого полета самого обычного комара. Не так давно, колдун сцедил остатки яда мантикоры, а затем ввел в собственное тело. Теперь осталось дело за малым. Легкий укус крохотного кровопийцы, минимальная доза токсина в крови, быстрое и почти безболезненное умерщвление. Вуаля.  Аплодисменты!

Отредактировано Октавий Эрго (2016-03-19 13:58:25)

Анатомический театр, подчиненный больной фантазии бледного кукловода, работал, как слаженный механизм. Слова живых пропадали в бездне ложных ужимок мертвецов. Убитая Софья охотно подтверждала своей краткой речью тот факт, что обращались с нею достойно. Ведь так и было на самом деле – яд дарует спокойную смерть, зачастую не оставляя грубых внешних следов. Прекрасное изобретение природы. Колдун без всякого лукавства восхищался этим тонким инструментом и активно пользовался им от случая к случаю. Ремесло отравителя весьма изощренно. Приходится балансировать, как на лезвии ножа. И воздушный этот танец столь красив, сколь опасен. Убийство – как искусство. Ловкое и тонкое обращение живой материи в мертвую. Раз за радом. Вновь и вновь.
Очередная смерть. Незаметно она легла на крылья верткого насекомого. Все выглядело точно опьянение. Тихое, сладковатое, безболезненное. Разум теряет контроль над организмом. Тучное тело превращается в груду мяса, обмякшего на кресле. Глаза застилает пелена. Блеск жизни в них гаснет навсегда, с той лишь целью, чтобы быть замененным на искусственное подобие оного. Несколько точных движений длинных узловатых пальцев. Некромант точно перебирает струны невидимой арфы. Бросает на высокородного борова сочувствующий взгляд. Отпускает несколько вежливых фраз, справляясь о самочувствии последнего. В зале на какое-то время возникает тревожная тишина. Спустя миг она рушится и на ее осколках восстает новый мертвец, подчиняющий себе волю и разум легковерных смертных. Устами своей последней жертвы некромант молвит:
- Дурно мне слегка. А договор есть договор, как бы то ни было. Сперва отдохните после дороги, о ратных делах потом заговорим. Еще успеется. Пока следует только знать, что за оказанные услуги я хорошо плачу, надеюсь, вы не будете ни в чем нуждаться, - попытка выказать радушие  и воззвать к доверию. Возможно, не самая искусная, но все же. В этой игре словами мертвецов нужно было завоевывать расположение живых. И потому бледные тонкие губы некроманта дрогнули, давая возможность вновь пролиться ядовитому соку сладких речей:
- О, дорогой Хтур,  я всецело предан Вам и Вашему делу. Особенно в эти неспокойные времена. Я надеюсь, что мои таланты, которые… не всегда любы для народа, на славу послужат Вам в этот смутный час. Конечно, мы сможем поговорить обо всем подробнее. И позже. Пока что, я премного благодарен Вам за оказанное гостеприимство, - гадкая улыбка талантливого убийцы. И лишь мысли, свернувшиеся клубком ядовитых змей, шипя, изливали в сознание отравляющий дурман чудовищной истины. Вот почему некромант предпочитал иметь дело лишь с мертвыми. Так или иначе, они говорили и делали лишь то, что выгодно и нужно ему самому. На них всегда можно было положиться. Живые же, к несчастью, умеют фальшивить так же, как и он сам, колдун, привыкший натягивать нити, оставаясь за полотнищем тяжелых кулис. Итак, конферансье объявил о начале самого действия. И скоро театральные подмостки окажутся затопленными в темной липкой крови. Маэстро, музыку. Музыку…

Отредактировано Октавий Эрго (2016-03-20 00:32:10)